Американский контракт

Американский контракт

Как нами было принято решение об отъезде? Шел восемьдесят девятый год. У меня дома собирались Гарик Каспаров, Слава Фетисов и Андрей Чесноков. Мы, как подпольщики на явочной квартире, стали участниками небольшого заговора против правил, которыми руководствовались советские спортивные чиновники. В то время писатель Альберт Лиханов организовал Детский фонд имени Ленина, а мы при этом фонде открыли отделение «Спортсмены — детям». Когда возникла тупиковая ситуация с выездом Славы и других ребят из их знаменитой пятерки в НХЛ, то мы решили через фонд сделать всем хоккеистам необходимые выездные документы. Но Ларионов, Крутов и Макаров испугались и оформляли свой выезд через структуру Госкомспорта — Совинтерспорт. В советские времена человек не мог выехать за границу без разрешения государства. Конечно, в конце восьмидесятых оформление паспорта и разрешительного штампа значительно упростилось, тем не менее необходимо было получать документы в организации, которая имеет на это право.

Гремела перестройка. Времена наступили странные, уже не совсем советские, но еще и не совсем свободные. У Миньковского начал быстро развиваться самостоятельный бизнес. Один из первых кооперативов широкого профиля возглавлял его дядя, а ему досталось одно из направлений. Но к ним вдруг стали наведываться люди из КГБ, интересоваться бизнесом. Вопросы были интересные: почему в бизнесе представители только одной национальности, почему кооператив так быстро встал на ноги? Что тут скрывать, семья Миньковских от этих визитов заволновалась.

Присутствовал в то время еще один немаловажный аспект общественной жизни — это общество «Память». Сейчас оно бы выглядело несерьезным объединением националистов-маргиналов, но для нас, советских людей, это движение казалось чудовищным и страшным. Я очень хорошо помню: февраль, у Сашки день рождения, в этот день мимо нашего дома шли колонны общества «Память». А у нас, поскольку дом, где мы жили, построили для высших чинов Генштаба, в подъезде дежурили офицер и два курсанта. Было очень неспокойное, безумно тревожное время. На двадцать третье февраля предполагалась громадная манифестация. Нас просили по возможности уехать из города и эти дни провести где-нибудь на даче. Наш район оказался в центре событий: демонстранты собирались у метро «Кропоткинская», тогда еще не восстановили храм Христа Спасителя, улицы были достаточно свободные, и продвижение к центру, к Кремлю, выглядело вполне доступным. Хотелось уехать куда-нибудь подальше, чем на дачу.

Менеджер, который работал с Каспаровым, англичанин Эндрю Пейдж, дружил с фигуристом, чемпионом мира и Олимпийских игр Робином Казинсом. Эндрю и устроил так, что в итоге мы получили приглашение от Казинса. До Робина предложения на работу у меня были из Италии и Германии. Я склонялась к Германии, потому что немецкий язык был мне знаком, я же в немецкой спецшколе училась. А английского я не знала. Зато по-немецки благодаря спецшколе, хотя я ее не закончила, могла объясняться. Станислав Алексеевич Жук мне, когда я к нему попала, четко объяснил, что если спорт мешает школе, нужно бросать школу.

В общем, начали возникать самые разные предложения. И однажды, когда Эндрю связался с Робином, тот через какое-то время перезвонил по поводу работы в новом американском международном центре. Мы даже получили факс прямо с борта самолета от хозяина этого Центра. Мой будущий босс первый раз связался со мной с небес. В конце концов я подписала договор с американцами. Подписала, уверенная на сто процентов, что меня не выпустят. Я даже не вчитывалась, что написано в договоре. Тем более английского я не знала, читал договор Миньковский. Он сказал, что это соглашение ни к чему меня не обязывает, но в то же время дает некие преимущества. Тем более если учесть, что в фигурном катании вообще тренерских контрактов не существует. Есть контракт с фигуристом, а не со школой или клубом. Это устроили только для того, чтобы облегчить мне вопрос с отъездом. И, как ни странно, сработало.

Когда мой отъезд приобрел реальные очертания, Зайцев заявил, что сына он в Америку не отпустит. Он не сомневался, что я уезжаю навсегда, а по закону я не могла взять с собой Сашку, не получив от него как от отца разрешения. Но так как я выезжала по контракту, то есть на работу, то в этом варианте его мнение не имело значения.

Я подписала контракт в конце декабря восемьдесят девятого. А первого марта мне позвонили из Министерства иностранных дел и сказали: ваши документы готовы. Я удивилась такой скорости, но потом выяснилось — хозяин Центра, где мне предстояло работать, мистер Пробст, был еще школьным, а потом и институтским товарищем президента Форда. И через своих людей в правительстве или в сенате он очень быстро мне оформил не просто визу, а рабочую визу. После его вмешательства бюрократы двух министерств засуетились и быстро решили все формальности. Мы летели в Центр через Нью-Йорк. Именно там проходили американскую границу, потому что тогда не было прямого рейса из Москвы в Лос-Анджелес.

В Министерстве иностранных дел СССР, когда я получала свои документы, чиновники откровенно смеялись. Их развлекало то, что мой муж выезжал как член семьи. Рабочая виза была только у меня. Дети и муж приглашались в Штаты как члены семьи.

Перед отъездом я позвонила юристу, который занимался нашими документами, спросила: куда мы попадем, какие вещи мне брать? Спрашиваю: какая погода? Она отвечает: там, в горах, куда вы едете, так же, как у вас в Москве. Я ей не верю: как же так, мы в Калифорнию отправляемся? Она: это горы, высоко над уровнем моря. Я даже толком не знала, куда еду, где мы будем жить. Дальше она сообщает: дом сняли, он вас ждет, все нормально, возьмите только личные вещи, все остальное есть здесь.

В США на паспортном контроле меня спрашивают: мадам, чем вы занимаетесь? Я какие-то слова по-английски из памяти вытащила и ответила, что мадам занимается фигурным катанием. Мне говорят: не может быть, ведь у вас виза «Q». Я спрашиваю: а что это значит? Объясняют: «кюва» дается только тем, кто занимается физикой, математикой и космосом. Я, прямо скажу, возгордилась. Я для Америки оказалась специалистом на уровне профессора физики или математики, но, честно говоря, это был первый раз, когда я узнала хоть какую-то оценку, какие мы специалисты или каких специалистов в спорте наша страна готовила. Виза «Q» давала мне право на проживание безо всякого временного ограничения, надо было только подписать документы, и я сразу же получала грин-карту.

Когда мы в Шереметьеве проходили границу, и уже заканчивалась проверка наших документов, вдруг появился начальник смены. Я еще не знаю точно кто, но явно начальник, и в глазах у него написано, что сейчас мне станет тошно. Я не преувеличиваю, у меня сильно развита интуиция. Я понимаю, сейчас начнут выворачивать наши чемоданы, такая показательная субботняя порка. Он явно шел с этой целью. Я себе позволила вольность, может быть первый раз при пересечении родной границы. Я взяла с собой все свои медали: с чемпионатов мира, Европы, Олимпийских игр. Я считала — это мое достояние. Медали и квартира — вот что было у меня тогда самое ценное. Жду: что сейчас будет? Нас провожали друзья: Лена Черкасская и ее муж театральный режиссер Леня Трушкин. Но тут появляется телевидение, начали нас снимать, я даю интервью. Наверное, это таможенника остановило, и нас быстро пропустили.

Телевидения я никак не ожидала. Я сказала корреспондентам, что еду по рабочей визе, что мне интересно посмотреть, как в Америке работают тренеры в специализированном центре, изучить их опыт, что вполне закономерно: американская школа фигурного катания — одна из сильнейших в мире. Сообщила, что у меня контракт на два года. Я ни на грамм не лукавила, все так и было: и в моих мыслях, и в моих планах, и прежде всего в контракте.

В Нью-Йорке мы несколько часов ждали рейса на Лос-Анджелес. Дети пребывали в совершеннейшем экстазе. Аленка все время у меня спрашивала: ну где тут Америка, где Америка? Я ей говорю: мы уже в Америке. Прилетели в Лос-Анджелес, меня там встречала хорошая приятельница, журналист из Финляндии, причем не спортивный, а политический журналист. Она в это время жила в Лос-Анджелесе. Встречали представители Центра, где мне предстояло работать. Нас погрузили в микроавтобус, и мы поехали в горы. И не на два года, как я думала, а на десять лет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.